---

Собственно вследствие именно этой концептуальной властности И.В.Сталина приводимая Л.Фейхтвангером «шутка» одного советского филолога: «Демократия — это господство народа, диктатура — господство одного человека. Но если этот человек является таким идеальным выразителем народа, как у нас, разве тогда демократия и диктатура не одно и то же?» — выражала положение дел близкое к истинному, и попытка её осмеять или оспорить выглядела бы глупостью или злопыхательством в глазах каждого, кого Советская власть и строительство социализма под руководством И.В.Сталина освободили от сословно-кастового гнёта жизненного уклада российской империи, от финансовой удавки надгосударственного ростовщичества в буржуазной демократии, от ужасов гражданской войны и мерзости, творимой «новыми русскими» эпохи «угара НЭПа»[1].

Но большинство партийцев тех лет были концептуально безвластны вследствие разных причин, касающихся каждого из них персонально:

• от нравственности, характерной для члена толпы, не способного к инициативе, охватывающей заботой всё общество на десятилетия и столетия вперёд, и соответственно возлагающего ответственность за всё на высшего руководителя, от которого толпарь требует всезнания и всевластия Бога,
• до недостатка социологических и психологических знаний и практических навыков, прежде всего, вследствие имитационно-провокационного характера марксизма, насаждаемого всей системой обязательного образования (в смысле освоения знаний) и партийно-государственной пропаганды.

Поэтому принцип концептуально властного демократического централизма проявлял свою работоспособность в эпоху сталинизма только в единичных случаях, а не был повсеместно господствующим.

Вследствие этого концептуального безвластия большинства членов партии и наличия в СССР мощной иудо-интернацистской мафиозной оппозиции большевизму трудящихся, в политической жизни страны имела место концептуальная неопределённость. То есть две несовместимые друг с другом концепции одновременно осуществлялись в одной и той же социальной среде подчас одними и теми же людьми. Эта концептуальная неопределённость выражалась и в том, что, если говорить словами Л.Фейхтвангера, в одних случаях преследовали тех, кто пытался убедить всех, что дважды два — пять, а в других случаях преследовали тех, кто старался доказывать, что дважды два — четыре.

Л.Д.Бронштейн (Троцкий), порицая И.В.Сталина за несоблюдение в партии и в государстве формальных норм демократии, провозглашённых в уставе партии и Конституциях СССР тех лет, но объективно не выполнимых в условиях концептуальной неопределённости, сам однако не был сторонником народовластия. Он работал на осуществление концепции порабощения человечества в соответствии с библейским проектом, которому марксизм придал светские формы, предназначенные для осуществления расовой «элитарной» власти в новую эпоху. Но за соблюдение норм внутрипартийной демократии в то время Л.Д.Бронштейн ратовал, поскольку структура советского общества тех лет (его состав по признаку классового и кланового происхождения, по уровню образованности в смысле владения знаниями) была такова, что при соблюдении формальных норм демократии в партии, исключающих аппаратно-предопределённое принятие решений[2] и выдвижение кандидатур на руководящие должности как в партии, так и в государстве; при наличии в уголовном кодексе статьи, предусматривавшей наказание за «антисемитизм» вплоть до расстрела[3], страна на долгие годы оказалась бы под беспросветно тоталитарной властью иудейского расизма, осуществляемой помимо демократического централизма иудомасонской интернацистской мафией в очень даже демократических формах многонациональной Советской власти.

И это не пустые домыслы: власть троцкизма-марксизма была столь велика, что даже при всём том, что И.В.Сталин сделал лично — как идеолог (пятый этап полной функции управления) и верховный правитель партии и государства (программно-адаптивный модуль) — для исключения возможности такого варианта отечественной истории, обвинения против него типа «Сталин — ставленник сионизма, равно еврейского интернацизма» непрестанно выдвигаются на протяжении десятилетий.

Обсуждать же обе взаимно исключающие концепции устройства общественной жизни в русле процедур формальной демократии в партии и в государстве троцкисты не собирались:

«На судебном процессе 1936 года, если вспомните, Каменев[4] и Зиновьев[5] решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы[6]. У них была полная возможность развернуть на судебном процессе свою политическую платформу. Однако они этого не сделали, заявив, что у них нет никакой политической платформы. Не может быть сомнения, что оба они лгали, отрицая наличие у них платформы. Теперь даже слепые видят, что у них была своя политическая платформа. Но почему они отрицали наличие у них какой-либо политической платформы? Потому что они боялись продемонстрировать свою действительную платформу реставрации капитализма в СССР, опасаясь, что такая платформа вызовет в рабочем классе отвращение.

ДОТУ

Предыдущая страница / К оглавлению / Следующая страница